ПРАВОСЛАВНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ: ВОСКРЕШЕНИЕ ПАДШЕГО ЧЕЛОВЕКА
Иван Лященко, бакалавр богословия
«Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4:16)
При минимальном дискомфорте человек ищет утешения и способа снять внутренне напряжение. Эту сакральную потребность сейчас обслуживает секулярная психология. Существует мнение, что во второй половине XXI в. информационное сообщество сменит психологическое. Может ли быть психо-логия, психотерапия православной?
Психология как таковая представляет собой некую абстрактную дисциплину, которая, с одной стороны, учит людей жить: как добиться успеха, как преуспеть в счастливом браке и т.д. С другой стороны, если собрать всех психологов, скажем, хотя бы Минска, в одну аудиторию, то если они не передерутся через сутки – это будет очень хорошо, поскольку никакого единства предмета в психологии нет.
Наша отечественная психология оказалась в XX веке в трагической ситуации: та научная психология, которая развивалась в трудах В. М. Бехтерева, И. П. Павлова получила искажённое физиологическое продолжение в контексте идеологии Советского государства. А другая психология, духовная, которая развивалась теми выдающимися представителями русской классической философии и психологами, которые были или репрессированы, или просто изгнаны из страны (труды отца Павла Флоренского, С.Л. Франка, Н.А. Лосского), была запрещена. И в течение долгих лет наши люди привыкали к тому, что есть одна психотерапия – это гипноз. Своебразным «откровением» для отечественных психотерапевтов стал 1986 год, когда к нам проникают идеи американского гуманистического исследователя Карла Роджерса, который с трибуны громко заявил, что просто нужно быть самим собой. И все практики от психологии начали копировать его методику: стали дружно кивать головами, слушая пациента; стали называть страждущих людей почему-то «клиентами», стали угукать без конца, повторять их высказывания (это называется «вербализацией») – таким образом, все сделались «роджерианцами».
Существует колоссальная разница между отчественным и западным подходом к «пациенту-клиенту». Для Запада характерено антипсихиатрическое лечение. Сам Роджерс говорил: «Какой диагоноз? Никакого диагноза нет! Никакой шизофрении не существует!» В этой фразе проявляется влияние общества всеобщего потребления на саму методику, где каждый человек был предоставлен самому себе, где медицину перевели в разряд услуг, как будто вся медицина косметическая. Да, изменение формы носа – это услуга, но если у тебя больное сердце или не в порядке с «головой» – это НЕ услуга, это жизненое показание. Карл Роджерс заменил термин «пациент», «страждущий» на «клиент», «заказчик». К косметологу, как правило, обращаются богатые люди – это и есть «клиенты». Бедный человек не будет обращаться к услугам косметолога, и бедный человек, который обращается к психологу не клиент, а пациент. Он не с заказом обращается, а с душевной болью.
Поскольку мы заимствовали эту «дурную» психологию – коммерциализированную, ненаучную психотерапию для сытых, – то пациенту, как правило, начинают голову морочить всякими техниками и рассказами, не учитывая ни физиологии, ни культурной среды, ни славянской ментальности, для которой характерен этический абсолютизм (эдакая сердцевина русской духовности). По сути, для нашего человека все личностные пробемы с психикой – это интериоризированные1 социальные проблемы. В целом это непонимание рождает определённые иллюзии, которые навеяны западной практикой и преобладают в сознании современных светских психотерапевтов. А именно: будто бы обязательна необходимость отсутствия мировоззреческой позиции терапевта, нейтральность и своего рода объективность (он должен представлять как бы пустой экран, на котором отображается проекция пациента), т.е. на работу не должна влиять его ценностная шкала, что ведёт к нравственной безоценочности действий и жизни клиента.
Эти иллюзорные принципы отвергаются как некоторыми исследователями на Западе, так и формирующейся сейчас православной психотерапией. Сама личность психотерапевта представлена «Я» функциональным (профессионализм: навыки и умения) и «Я» экзистенциальным (мировоззрение). У настоящего специалиста эти две составляющие должны гармонично совпадать. Если этого не происходит, то это свидетельствует о незрелости консультанта. Когда терапевт сознательно отрицает своё влияние на пациента своего экзистенциального «Я», то у него самого появляется внутренний дискомфорт, а его лечебное воздействие происходит в зоне «слепого пятна», т.е. бессознательного привития своих ценностных ориентиров. Для того, чтобы отдача от сеансов была эффективной, а дискуссия с клиентом осознанной и открытой (без «зоны неопределённости»), Римос Кочунос (представитель экзистенциального направления) считает, что психотерапевт должен демонстрировать своё мировоззрение – это предотвращает появление у пациента иллюзии, что консультант одобряет его аморальное поведение. Но необходимо строго контролировать этот процесс: исповедание, но не навязывание ценностей. Прекрасный гуманистический психотерапевт Рола Мей говорил о том, что консультант имеет право (и обязан) исповедовать религиозные ценности; без религиозной установки, такая психотерапия не является достаточно глубокой. А Карл Юнг высказывал мнение: если к 30-ти годам человек не пришёл к Богу, то это не нормально, это критерий его незрелости.
Можно смело сказать, что именно православный психолог свободен от этих ложных стереотипов, поскольку его работа проходит достаточно сознательно при условии уже отрефлексированной системы христианских нравственных ценностей. Другое дело, в чём специфика и особенность православной психотерапии, в отличие от секулярной? Как в светской психотерапии, так и в духовной практике консультирования общим является:
то, что большое значение уделяется самопознанию;
страдание и скорби понимаются как стимул в развитии;
стремление терапевта оказать действенную помощь;
Существенное различие: секулярная психотерапия обращена на симптомы и поверхностна (частности), а духовная практика консультирования направлена на глубинную работу с человеческой природой (целостность) при непосредственном участии содействующей Божией благодати. Иными словами, в отличие от симптоориентированных подходов (крайняя форма – бихевиоризм2), православная психотерапия всегда личностноориентирована. При этом личность понимается как «то неприродное, что приобладает в человеке и владеет природой» (богословское определение по Владимиру Лосскому).
Общая задача православной психотерапии: оказание человеку помощи в преобразовании его трихотомической иерархии духа, души и тела; преодоление падшести путём освобождения от власти страстей и прошлого – вертикаль (ось Y).
Частная задача: решение конкретных жизненных затруднений пациента – горизонталь (ось X).
Но как должны практически сочетаться вертикаль и горизонать? По этому поводу можно привести мнение экс-президента Американской Ассоциации Православных врачей и психотерапевтов, профессора Стефана Мьюза: «Мы должны помочь клиенту устранить те препятствия, которые мешают ему оценить потенциал своей жизни во Христе» (приобретение способности свободно, ответственно и радостно начать путешествие веры, которое исцелит душу).
Об актуальности православной психологии непосредственно для пастырского служения около зо-ти лет назад иеросхимонах Сампсон (Сиверс) в своём письме к ректору Московской Духовной Академии заме-чал так: «Предмет православной психологии анализировал бы происхождение страстей и наклонность к ним, виды их проявлений, корни их и происхождение, и невольно научил бы пастырей быть лекарями грехов и пороков кающихся, смог бы наглядно и убедительно приводить к покаянию, которое есть не только перечисление грехов священнику на исповеди, но и настоящее перерождение сердца с принесе-нием плодов осознания греха ».
Принципиальные позиции православной психотерапии :
• Христоцентричность (отношение к Богу: во всём соотноситься со Христом).
• Эклезиоцентричность (участие в Богочеловеческом организме).
• Антропоцентричность (помощь в спасении при видении образа Божия в падшем человеке), т.е. православный психотерапевт помогает решать онтологические проблемы (личностный рост: самопознание -> самоосознание -> расширение сознания).
• Концептуально основывается на христианском учении о человеке.
• Оказание помощи страждущему человеку в адаптации, но не миссионерство в прямом смысле (элементы катехизации могут быть включены только при желании пациента) – ненасильственность.
• Наличие духовного опыта у ?ихотерапевта – личностно-нравственный аскетизм.
• Терапия не просто метод, а способ совместной жизни - достижение духовно-нравственного взаимоединства (любви).
• Упование на помощь Божию при терапии (молитвенная поддержка страждущего).
Проблема метода в православной психотерапии.
Основным методом является беседа (диалог):
1. Установление эмоциональной связи с пациентом
2. Сбор информации и постановка диагноза
3. Заключительный этап – разработка программы по исправлению.
Критерии отбора техник.
I. Влияет данная техника на духовную сферу или нет.
II. Идеология (источник, личная позиция) автора.
III. Приближает или удаляет техника от Христа, в центре человек или нет.
IV. Принцип трезвения, чтобы избежать прелести.
V. Охрана органов чувств (против воображения и медитативных практик).
VI. Соблюдение иерахии в трихотомии (в первую очередь, духовный, а затем душевный и телесный комфорт).
VII. Не должно быть человекоугоднических методов (например, воздействие на биополя).
Несколько правил: нельзя строить диалог, если пациент находиться в изменённом стрессовом состоянии – необходимо сперва его успокоить. При этом очень важно встроиться в переживание страждущего – сопереживание (быть с ним рядом и любить). Сопереживание нужно отличать от «вживания», чтобы не ассоцировать себя с пациентом.
Страждущий не должен чувствовать осуждения за грех, которое может вызвать в нём ощущение отчаяния. Лучше всего руководствоваться правилом: «Нет необходимости до глубины разрывать наши душевные помойки, чтобы показать, то, как прекрасен Бог» (митрополит Сурожский Антоний (Блум)). В этом ключе классический фрейдовский психоанализ – это своего рода однобокое копание в «грязном белье» – составление описания падшего человека, лишённого утешения и радости богообщения, доминантой деятельностью которого стало бессознательное или подавление, или потакание низменным инстинктам.
При консультации можно использовать евангельские притчи, цитаты из творений святых отцов. Например, чтобы показать пациенту однобокость ориентации на прошлое: «… предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Матф. 8:22). В целом, в русской психотерапии обязательным является применение метафор.
Яркие симптомы нельзя сразу ампутировать, необходимо провести тщательную диагностику, т.к. в целостном невротическом синдроме есть нечто полезное: он словно конон для гусеницы, который служит средством защиты, перед тем, как она станет бабочкой.
Далее – для диалога необходима открытость и недерективный подход, высокий уровень коммуникативности. В этом помогает построение субъект-субъектных отношений, хотя пациент в силу инфантильности, будет постоянно стремиться стать объектом, которому нужен совет от гуру – это происходит на втором этапе, когда анализ поступков становится самоцелью. Но терапевт не учитель, а катализатор, т.е. должен применяться сократовский метод маевтики («родовспоможение»), когда мы создаём условия для реализации пациентом своих внутренних сил. При условии, когда проходит консультация верующего человка, то одновременно мы помогаем ему осмыслить сознательные и бессознательные препятствия в его духовной жизни через обязательное приучение к самоанализу и рефлексии над своими мыслями и поступками.
Каждый верующий должен владеть интроспекцией (самонаблюдением), чтобы не поддаться духовной дремоте из-за эгоистического себялюбия. Почему это так важно, рассмотрим на конкретном примере.
Однажды в жизни христианина происходит первая осознанная таинственная встреча со Своим Создателем в Святом Крещении. С водами купели мы становимся членами Богчеловеческого организма (Церкви), и начинается пожизненный и динамичный процесс облечения во Христа.
Когда в нас рождается Христос, то наш «внутенний Ирод» начинает бесокоится. Он не может убить Самого Христа, но избивает безвинных детей: гибнут многочисленные ростки открытости, искренности и свободы любить – мы оставляем для Бога только выжженную землю своего внутреннего мира, на которой после рас-цветёт пустозелье суетных и мелочных пороков и страстей.
Чтобы понять, кто этот «внутренний Ирод», вспомним Евангельскую притчу о Сеятеле, который, узав от слуг, что враг всеял злое семя, оставляет до времени урожая удаление сорняков. В отличие от мудрого хозяина жатвы, мы, придя в Церковь, начинаем безжалостную прополку души, когда с плевелами уничтожается и доброе семя. Мы теряем друзей и близких из-за того, что светская гордыня подменяется духовной – вот этот «Ирод»: это вирус фарисейства, обманное мнение, что я лучше и просвещённее других. Одно затмение – секулярное (когда я искал самоотождествления с каким-то обществом), подменяется духовной иллюзией, что всё хорошо во мне и причина неудовлетворенности жизнью только во внешних обстоятельствах.
Любая затяжная болезнь неизбежно ведёт к осложнениям и гибели, особенно духовный недуг. Но раз уж мы оказались во Врачебнице, в Церкви, то Господь с любовью предлагает лекарство, которое исцелит, вернёт целостность нашему внутреннему человеку. Смысловое ядро святоотеческой аскетической литературы – психология покаяния – путь духовного развития. Покаяние не является бытовым явлением, это осознанное метафизическое распятие своих грехов перед Господом при максимальном усилии и сердечном воздыхании. Для того, чтобы начать каяться, необходимо определить: «А кто Я есть?», и вернуть то живое чувство, что было в детстве, когда наша совесть была жива, и мы были открыты перед миром. В этом процессе нам поможет обращение к Слову Божьему, этому обоюдоострому мечу, проникающему до разделения души и духа – это ключ к рефлексии.
Целью рефлексии является активизация творческих сил души. Первым этапом станет обретение комфортного телесного состояния, которое будет способствовать наряженной внутренней работе. Затем осуществляется условное раздение на познающий субъект (самого себя) и познаваемый объект (душу в целом), когда некое духовное «Я» (человеческий дух, который не зависит от пространственно-временного континиума) наблюдает за мыслями. Далее формируется психо-эмоциональный настрой через вспоминание первого детского преступления. Это избавит от «толстокожести» (возбновляение страха потерять любовь доверившихся тебе людей (чаще всего родителей)). Как честный рассказ родителю о совершённом пригрешении поможет приодолеть будущий внутренний кризис – невроз <в большинстве случаев на фоне психосексуальных фантазий, о которых ребёнок стесняется говорить>, так и в этом моменте работы над собой, искреннее признание самому себе и правильная оценка сил даст возможность преодолеть внутреннее роптание и способствует собранности.
На базе уже готового глубокого и честного самоанализа пациента психотерапевт закрепляет достигнутый результат через построение алгоритма решения проблемы: задаётся ряд вопросов по теме «ради чего и ради кого я приношу себя в жертву», которые предпологают чёткие ответы «да» или «нет». Этим мы переводим человека из системы координат «надо-должен-обязан» (самопожертвование без меры и не по силам) в систему «хочу и могу», что предотвращает дальнейшее эмоциональное выгорание. Смысл всей работы заключается в том, что так мы не позволяем пациенту застрять и утонуть в своей греховной «помойке» и повышаем его этический статус, т.е. он уже понимает, что делает в избранном направлении всё, что в его силах с необходимым напряжением. Тогда к нему возвращается душевное самостояние(тельность) и рождается надежда, поскольку теперь уже нету поводов для презрения к самому себе. Так проявляется практическое сочетание в одной личности двух направлений деятельной любви, встречающихся у святых отцов: путь покаяния-плача (скорби) и путь радости о Боге, о человеке и о самом себе. А это и есть начало воскресения души, потенциал для дальнейшего богообщения в Таинствах Церкви.
